5 октября, 2022 - 12:20
Шесть лет назад в издательстве «Эльбрус» вышла книга «О русском учителе». Она посвящена роли русских учителей в становлении образования в Кабардино-Балкарии. Автор этой идеи и составитель сборника – заведующая кафедрой русского языка и общего языкознания КБГУ профессор Светлана Башиева. В сборник вошли лучшие работы, отобранные по итогам конкурса, проводившегося три года подряд в КБГУ ко Дню славянской письменности и культуры.
- Меня всегда волновала эта тема, - говорит Светлана Конакбиевна. – В село Кичмалка, где я жила, приезжали по распределению или «по зову души» школьные учительницы – молоденькие выпускницы педвузов. Мы ими восхищались: такие юные, хрупкие, а не боятся трудностей – в школах и домах, где они «квартировали», было печное отопление, керосиновые лампы… Но они не унывали – они были такими активными, трудолюбивыми, веселыми и очень любящими нас – учеников. В кичмалкинской средней школе, которую я окончила, любовь к русскому языку во мне укрепили мои учителя – Жижов Эдуард Борисович и Яхно Таисия Михайловна, ставшие для меня идеалом нравственности, профессионализма и человечности.
Сначала в моей школьной жизни появился Эдуард Борисович, благодаря которому мы всем классом полюбили Михаила Лермонтова, затем хрупкая, красивая Таисия Михайловна, которая умудрялась приходить в школу по непролазной сельской слякоти в белых туфлях на шпильке и в черном элегантном платье. Не без ее участия к девятому классу мы имели представление об основных лексикографических источниках, с радостью участвовали в викторинах по русскому языку и литературе.
Несколько лет назад я решила найти своих учителей русского языка и литературы и поблагодарить их за все, что они сделали. Но, увы, не смогла. Вот тогда и появилась у меня идея собрать рассказы выпускников разных лет о своих русских учителях, работавших в нашей республике, приехавших по распределению после окончания педагогических училищ и вузов или оказавшихся здесь по каким-то другим причинам. Эту идею мы воплощали вместе с директором научно-образовательного центра русского языка и культуры при кафедре русского языка и общего языкознания КБГУ Т. А. Чепраковой. Три года ко Дню славянской письменности и культуры мы проводили конкурс среди студентов и школьников, посвященный роли русских учителей в становлении системы образования в Кабардино-Балкарии. Его участники записывали рассказы-воспоминания своих родных, соседей, учителей… Победителей в конкурсе не было, практически все рассказы попали в книгу – они, конечно, очень разные по стилистике, по жанрам, но все без исключения невероятно трогательные и добрые. В нашей республике работали замечательные русские учителя, которые учили своих школьников не только русской словесности, но и давали уроки нравственности, честности, милосердия. Они учили местных готовить блюда русской кухни, вышивать и сажать цветы, они учились сами у местных – языку, традициям и обычаям. Для многих Кабардино-Балкария стала второй родиной, а жители кабардинских и балкарских сел – близкими и родными людьми.
На Кавказе, как известно, решающее слово всегда было за аксакалами, но обучавшиеся у русских учителей в 30-40-е годы, т.е. тогда, когда отношения между людьми в горах были подчинены нормам адата, рассказывают, что старики в те новые для них социокультурные времена, если затруднялись в ответе на какой-либо житейский вопрос, говорили: «Спросите у русского учителя!»
Рассказы, опубликованные в книге, – это то, чем сегодня многие могут выразить свою глубокую благодарность учителям, по-настоящему открывшим для них русский язык, русский мир, воспитавшим любовь и бережное отношение к русской словесности.
Прочитавшие воспоминания о русских учителях, работавших в школах Кабардино-Балкарии, не останутся равнодушными, я уверена. Я прочитала книгу часа за четыре, что называется, запоем – с экрана телефона. Да, она написана не профессионалами, и даже не начинающими литераторами, но это не важно. Важно то, что все эти рассказы – кусочки нашей истории, которые, складываясь воедино, дают общую картину того, как много сделали русские педагоги для образования нашей республики. Это благодарность им – искреннее и теплое спасибо.
Проект завершился в 2016 году, когда вышла книга. Но с разрешения его идейного вдохновителя – Светланы Конакбиевны Башиевой – я хочу его продолжить и хоть изредка знакомить наших читателей с историями школьных учителей, чья жизнь и работа вплелась, вросла в жизнь и историю нашей республики. Вросла и стала единым целым. Рассказать истории жизни и любви, дружбы и преданности людям и любимому делу.
«Моя дорогая «свекровь»
Зоя Абдуллаевна Ульбашева 43 года преподавала русский язык и литературу в герпегежской средней школе. Когда-то она ее и заканчивала, а после филфака КБГУ вернулась сюда с дипломом педагога. С Анной Николаевной Жуковой – учителем математики – она познакомилась еще в пятом классе. «Я сначала была ее ученицей, потом – коллегой, а потом…родней, наверное, – мы так считали», - улыбается Зоя Абдуллаевна.
Анна Николаевна не из приезжих, она родилась в Нальчике, здесь же закончила пединститут в 1953 году и по распределению должна была уехать за пределы республики, но «поменялась распределениями» с однокурсницей, чтобы не оставлять больную маму. У однокурсницы местом распределения была школа в Аушигере. Поработав в ней два года, Анна Жукова перешла в школу-семилетку с. Герпегеж и осталась здесь больше чем на полвека.
- Я когда после университета пришла в свою школу, все такие родные показались, все помогают, поддерживают, - рассказывает Зоя Абдуллаевна. – И Анна Николаевна в том числе. Мы с ней как-то сразу подружились…Нет, сблизились, скорее, все-таки разница в возрасте требовала субординации. Но у нас сложились очень теплые отношения. Она была легким человеком – коммуникабельным, добрым. Почти всю жизнь прожила в нашем селе, снимая комнату то в одном доме, то в другом, хоть у нее и был в Нальчике родительский дом, где жил ее брат с семьей. Денег за «постой» в нашем селе у нее никогда не брали, да никому из односельчан и в голову бы не пришло потребовать деньги с учительницы, которая учит их детей! Но в селе, тем более в то время, далеко не всегда в домах были хорошие условия: приходилось печь топить, свет был не везде и не всегда. Поэтому как холодало, я предлагала: «Анна Николаевна, а может, ко мне?», она и переезжала. Так почти каждую зиму было, особенно когда она уже в возрасте была – ей тяжело было печь топить, носить воду. На ее глазах выросли трое моих детей – сын и дочери, она была их школьной учительницей математики, потом учила моих внуков. Вся наша семья привыкла, что Анна Николаевна «наша родственница» – о ней и дети мои заботились, и внуки, как у нас положено в семьях заботиться о пожилом родственнике.
Она такая неприхотливая была, такая непритязательная… Коллегам всегда могла помочь, одолжить денег, а вот на себя жалела их тратить. Мы не раз в день зарплаты чуть ли не силой тащили ее в магазин, чтобы она купила себе красивое платье или костюм. Она отбивалась: «Да не надо мне!» Заставим примерить, купить, а на следующий день она на уроки приходит в старом! «Ну как же так, Анна Николаевна? Ведь такое платье красивое было!» – «Не надо мне, ни к чему!»
Замуж она так и не вышла, хоть и делали ей предложения местные ребята. А однажды приехал учитель труда из Прохладненского района свататься – отказала! «Я, - сказала, - замуж никогда не хотела и не хочу!»
На пенсию она только в 75 ушла – любила свою работу, да и ученики ее любили. Переехала в Нальчик – жили они в квартире со снохой, брат ее умер к тому времени. Но через год переехала в Кашхатау, ей там комнату в общежитии дали. Это в середине 90-х было. Однако даже для такого неприхотливого человека, как Анна Николаевна, условия в общежитии были ужасные – трубы все прогнили, вода течет, газом страшно пользоваться. Пришлось ей вернуться в Нальчик к снохе. Пока внучка снохи из Москвы не приехала, они нормально жили, но потом Анну Николаевну оттуда просто выставили. Конечно, она и сама была виновата – очень уж доверчивой была, ее вокруг пальца обвести ничего не стоило.
Однажды она позвонила мне, плакала в трубку – ни жилья, ни денег. Просила: «Забери меня, мне больше некуда идти». Я поняла, что это уже не временно, как раньше, а навсегда. Собрала всю семью – я ведь не одна живу, у нас большая семья – дети, внуки – мы должны вместе решение принимать. Решили единогласно: забираем! И я поехала на такси за ней в Нальчик. Даже не узнала ее сначала – такая худющая, черная вся. Еще долго она ночами спать не могла, плакала постоянно, но постепенно успокоилась, «отогрелась».
Комнату под навесом – небольшую, но уютную, мне сын построил – я просила отдельную, чтобы мои домочадцы мне не мешали тетради проверять по вечерам, а то ведь шумно дома, когда семья большая. Вот в этой комнате мы с Анной Николаевной и поселились вдвоем. Я ей не раз предлагала перебраться в дом, но она категорически отказывалась – не хотела стеснять моих детей и внуков. Мы удивлялись: «Да не будете вы нас стеснять, мы же с вами одна семья!» Мы, и правда, жили как одна семья. Едем на экскурсию в Санкт-Петербург – Анна Николаевна с нами, на море – тоже. Ой, она море очень любила! И в Анапе с нами была, и в Геленджике, и в Крыму – каждый год мы с ней ездили к морю отдыхать.
С возрастом она стала немного капризничать, но мы не обижались на ее капризы, понимали, что человек уже глубоко пожилой, старались угодить. В семейном холодильнике у нее была своя полка, все знали – здесь вся еда только для нее: свежие фрукты и овощи, суп-пюре, котлеты из дважды прокрученного фарша. Она салаты свежие любила, мы ей овощи измельчали блендером, чтобы она могла их есть. И хычины любила очень.
Обожала смотреть телевизор, особенно программы «Поле чудес» и «Давай поженимся». Я шутила: «Анна Николаевна, может, и вам жениха подберем?» Она смеялась: «Себе подбери!» Вот, кстати, не любила она, если ее иначе, чем по имени и отчеству называли. Родные пробовали и «Анна», и «Аннушка», и «тетя Аня», но она неизменно поправляла: «Анна Николаевна». Иногда могла сделать мне замечание или дать наставление, но по-доброму. Подруги шутили: «Зоя, у тебя Анна Николаевна как свекровь». Так и повелось: приходят за мной, например: «Зоя, на свадьбу идешь?» Я говорю: «Не могу, «свекровь» не пускает». Она рукой машет, смеется: «Да иди уже».
Года за два до смерти она совсем сдала – ослабла, ослепла, уже не могла ходить. Мы ухаживали за ней всей семьей – купали, меняли памперсы, одевали, кормили из ложки, поили из трубочки, следили, чтобы пролежней не было – ну, в общем, кто за лежачим больным ухаживал, меня поймет. Ей не хотелось все время лежать, иногда просила посадить ее в кресло, укутав пледом…
Хорошо помню день ее смерти – каждую минуту. Я на работу пришла, а душа не на месте. И вроде как ничего же не предвещало. Но мне тревожно как-то. Отпросилась у директора школы, он всегда навстречу шел, когда дело касалось Анны Николаевны, да и коллеги неравнодушны были. Прибегаю домой, она спит вроде. Спрашиваю: «Анна Николаевна, как вы?» Кивнула в ответ. Я чувствую: это последние ее часы. Села рядом, говорю: «Я здесь». Сколько просидела не помню, услышала только, как она вздохнула глубоко и все…
Хоронили ее мы по русским, православным, обычаям. Русские коллеги и друзья рассказали, как правильно. Горевали все – и наша семья, и вся школа, и сельчане. Я купила Анне Николаевне такое красивое платье! И к нему подобрала тоже очень красивый платок. А за туфлями даже в Нальчик ездила. Подумала: она ведь такая была в жизни неприхотливая, она даже немного стеснялась надевать красивые модные вещи, пусть хоть раз будет одета в них, и мы такой красивой ее запомним.
Похоронили мы ее на православном кладбище в Бабугенте – там хоронят православных со всего нашего района. И поминки сделали, как положено у православных – на третий день, на девятый и на сороковой. Я не удержалась и на поминках еще и пакеты раздала – как у нас принято. Подумала: ну, пусть будет, Анна Николаевна же нам родная, значит, и по нашим обычаям хоть немного надо ее помянуть. Теперь на кладбище к ней ездим каждый год – в день ее рождения.
«Мои счастливые билеты»
«Алла Александровна говорит, что слово – живое. Вот по-настоящему живое, как человек! У него есть душа, характер, эмоции. И она так это говорит, что ей невозможно не верить!» – это старшеклассники нальчикского лицея №2 – о своей учительнице русского языка и литературы Алле Безировой.
Я люблю с ней общаться, потому что вообще люблю счастливых людей («Сплюнь три раза», - улыбается она), они делятся радостью и рядом с ними теплее и спокойнее как-то. Она говорит, что в жизни все время тянет «счастливые билеты», что все дети на свете – замечательные, да и взрослые тоже, если хорошо присмотреться.
Говорит, что свой самый первый и самый счастливый билет она вытащила, когда была студенткой. Будущая учительница русского языка и литературы Алла Зубкова и будущий экономист Хасанби Безиров познакомились в Тверском госуниверситете (тогда, в середине 80-х, Калининском – Г.У.).
- У вас, наверное, на весь университет был один кабардинец и вы выбрали именно его? – смеюсь я.
- Неправда, у нас много училось кабардинцев, а я выбрала просто самого лучшего! Счастье, что и он меня выбрал тоже, и что потом стал моим мужем и отцом моих детей. Предложение он мне сделал, когда мы еще учились. Но он раньше окончил университет, уехал в свое родное село Псыгансу и через год, когда я получила диплом, приехал за мной. У меня диплом без троек был, по распределению я могла оставаться в родной Твери, но я, конечно, поехала за мужем на его малую родину.
- Свои первые впечатления о Псыгансу помните? Честно скажите, страшно было ехать в маленькое кавказское село девушке из русского города с населением почти в 400 тысяч человек?
- Я помню, что мы долго ехали на машине, и мне казалось, что все города и села уже закончились, дальше уже не будет населенных пунктов, а только горы. И я даже удивилась, когда мы все же приехали в село. Страшно ли было? Совсем нет! Я же не одна ехала, а с Хасанби, мне с ним ни тогда, ни сейчас, спустя 33 года совместной жизни, ничего не страшно.
- Как вас встретили?
- Родителей мужа я в живых, к сожалению, уже не застала, но вся его родня встретила меня так тепло и радостно, будто только меня и ждали. Родные мужа быстро стали и моими родными, золовки – сестрами, а односельчане – добрыми соседями. Вот я вам сейчас одну вещь скажу и потом, возможно, в разговоре еще не раз буду ее повторять: мы с семьей прожили в Псыгансу 15 лет, и это были лучшие 15 лет моей жизни! Тут в большей степени, конечно, играет человеческий фактор – в этом селе невероятно хорошие люди.
- Как городская девочка привыкала к сельскому быту? Село – это ведь живность всякая: коровы, куры…
- …и огород 30 соток! Картошка, морковка, чеснок, фасоль…Ох уж эта фасоль, как вспомню… Как сажала ее, полола, лущила – мешками! Поначалу сельчане с интересом наблюдали, как я со всем этим буду справляться – ну и подсказывали, помогали, конечно. А я изо всех сил старалась. Мне было важно их одобрение, что совершенно нормально: если добрые, хорошие люди стараются тебе помочь, ты же будешь стараться все сделать правильно, правда?
Село, по крайней мере того времени, это еще печь, которую надо топить углем или дровами, если уголь закончится, газ привозной, питьевая вода по графику, а техническую надо с реки приносить. Все было. И тем не менее это была замечательная жизнь. Псыгансу – мой второй счастливый билет.
Мы всей семьей посадили на участке сад, и я так радовалась урожаю! Не 30 соток фасоли, а настоящий фруктовый сад! Когда в начале нулевых все деревья побило градом, я рыдала. Мы тогда думали переезжать в Нальчик – дети выросли, в городе у них было бы больше возможностей и перспектив. Этот мертвый после града сад стал одной из причин, по которой я согласилась уехать из Псыгансу. Не могла его видеть без слез. Я ведь долго не решалась «отпустить» ставшее мне родным село, не хотела уезжать. После переезда в Нальчик еще три года ездила на работу в родную школу в Псыгансу. Совершенно искренне говорю: Псыгансу стало моей второй родиной. Не Нальчик, в котором живу уже почти 20 лет и который тоже очень люблю, а именно это маленькое село – родина моего мужа и моих детей.
- Много времени ушло на изучение кабардинского?
- Это, пожалуй, самая большая моя проблема после приезда в Кабардино-Балкарию. Не дается мне кабардинский, очень он сложный для меня. На бытовом уровне я его понимаю, конечно, если муж с детьми попытаются что-то от меня скрыть, общаясь на родном языке, я их тут же на чистую воду выведу. Смысл сказанного я всегда пойму, а вот говорить не могу!
Когда Анзор – старший сын – родился, муж учил его разговаривать, называя окружающие предметы. По-русски! Ну, вроде, кабардинский язык он и так выучит, живя в этой среде. Я попросила, чтобы он учил его сразу кабардинскому – заодно, мол, и я буду учиться.
- Так дети хорошо говорят по-кабардински?
- Конечно! И сын, и дочь. И так же, как я, обожают Псыгансу, считая это село своей родиной.
- Вот про школу, кстати. В начале 90-х, помнится, в сельских школах в начальных классах почти все предметы велись на родных языках, и не все дети хорошо знали русский. Как вы преподавали им русскую литературу, например, со своим «кабардинским на бытовом уровне»? Что-то же надо было переводить, объяснять.
- По-русски говорили все, просто кто-то хуже, кто-то лучше. Но дети много читали. Не поверите, даже больше, чем сейчас читают городские дети. В селе не было тогда возможности скачать краткое описание «Войны и мира» или посмотреть в ютубе фильм по произведению. Они шли в библиотеку, брали книги и читали. А потом мы с ними на уроках разбирали подробно каждое произведение. Не без курьезов. Помню, с гоголевской «Женитьбой» весело вышло, там ведь надо было некоторые украинские слова сначала на русский перевести. Так у нас «парубок» стал «щIалэ», например, а с коллежским асессором Иваном Павловичем Яичницей вообще концерт был! Вижу, что дети на «смешную фамилию» не среагировали, спрашиваю: «Вы знаете, что такое яичница?» Не знают. Объясняю, сопровождая все пантомимой: «Берете джэдыкIэ, делаете ему къутэн и выливаете на тебэ» (дословно: берете яйцо, делаете ему разбить и выливаете на сковородку – Г.У.). Вот так и учились: они – у меня, я – у них. Я учила их правильно говорить по-русски. Но их несколько десятков у меня, а я – одна. В результате стала ловить себя на том, что сама говорю с кабардинским акцентом.
- Вы работали и в маленькой сельской школе, и в самом большом и известном в республике лицее. Алла Александровна, чем отличаются городские и сельские дети?
- Да ничем особенно! Они все хорошие – и в селах, и в городах. Конечно, у городских больше возможностей для образования. Только и всего. А вот если сравнивать «тогда и сейчас», то можно найти немало отличий. Не знаю, как сейчас в сельских школах, но в городских большинство старшеклассников в первую очередь интересуют результаты ЕГЭ и поступление в выбранный вуз. Весь учебный процесс для них подчинен только этому. А я вспоминаю, как интересно мы с учениками жили в Псыгансу. Я, когда приехала в село, сразу стала не только преподавать русский язык и литературу, но и работать заместителем директора по воспитательной работе. Сколько интересных мероприятий мы провели! Помню наше феерическое выступление в районном этнографическом конкурсе. Мы собирали по селу всякие старинные предметы – посуду, украшения, одежду. Сельчане открывали старинные сундуки и доставали совершенно уникальные предметы, оставшиеся от прадедушек и прабабушек. И нам все это доверяли абсолютно бескорыстно – серебряный нагрудник, ступку, шикапшину, веретено, даже старинную конную сбрую. Весь этот «музей» мы вывезли на конкурс в райцентр. Мы даже коня туда повезли! Серьезно! Надо же было на ком-то сбрую демонстрировать. Вернулись с победой довольные, и все село нами долго гордилось.
Замечательные и учителя, и дети были в нашей школе. В моем классе из 12 выпускников было 5 медалистов, были победители олимпиад по русскому и литературе, как, например, ваш коллега Альберт Карцаев – журналист телевидения – он был в числе первых моих выпускников.
- Что казалось необычным в первые годы жизни и работы в селе?
- Очень удивляло то, что никто друг к другу не обращается по отчеству, только по имени. Ладно, я молодой специалист, но даже к опытным педагогам, к директору все обращались только по имени, а когда я спрашивала про отчество, даже удивлялись: зачем? Мне приходилось самой узнавать отчества коллег. Удивляло то, что, когда я шла по сельской улице, все взрослые, сидящие на лавочках у ворот, вставали, приветствуя меня, а дети бежали навстречу с криком: «Алла идет!» Вообще это отношение к учителю удивляло и умиляло – учителей знало все село от мала до велика, старшие уважали, младшие очень любили и не скрывали этого. Как-то, уже после нашего переезда в Нальчик, муж поехал в родное село и, вернувшись, со смехом рассказал: «Представляешь, приезжаю, выхожу из машины, а навстречу дети бегут с криком: «Аллы муж приехал». Как тебе, а? Я здесь родился и всю жизнь прожил, в конце концов, это именно я тебя сюда привез! И я «Аллы муж»!
- А как родители отнеслись к тому, что их дочь уехала жить в кабардинское село? Другой язык, другая вера все-таки.
- Переживали в глубине души, конечно, но они знали мой характер – я не конфликтная, не строптивая, не полезу «в чужой монастырь со своим уставом» – сами же меня так воспитали. А, во-вторых, все знали, что Хасанби меня никогда не обидит и не даст в обиду. И, главное, это знала я.
До моего отъезда никто в моей семье не знал о существовании селения Псыгансу. Мы с родными писали друг другу бумажные письма, и раз в неделю я ездила в Нарткалу звонить им по межгороду. Сестра написала мне письмо и обижалась, что я долго на него не отвечаю. А я его получила спустя полгода! Мятое и ветхое оно вернулось ко мне из Китая! Не удивительно, ведь местом проживания адресата был указан … Пенченсу! Вот так мое родное Псыгансу назвали!
Мои родители много раз приезжали ко мне в село. Особенно любил эти поездки папа. Как ему нравилось, что во время кавказского застолья мужчины сидят за столом одни, а женщины хлопочут на кухне! Нравилось, что вся родня и соседи искренне радуются его приезду, готовятся, радушно встречают. Да и работать на земле нравилось – приезжая, он всегда помогал нам в огороде. Думаю, родители были за меня спокойны. И даже больше – счастливы.
