10 января, 2024 - 13:18
Диплом МГИМО, работа в индустрии моды, Москва, Париж…но душа Карины Сокуровой заговорила дома. Теперь она пишет абстрактные картины. Картины, которые говорят со зрителем на родном языке.
«С чего все началось» – банальный вопрос, но в вашем случае линия судьбы двигалась по такой неожиданной траектории, что невозможно об этом не спросить. Итак, вы выпускница МГИМО, впереди – перспективы блестящей карьеры, и вдруг – «не мое, займусь модой». Вот так легко отменить 5 лет учебы?
- Решение заняться модой не было таким уж спонтанным: еще на втором курсе я записалась к Александру Васильеву (историк моды, искусствовед, театральный художник – ред.) на курсы по истории моды в МГУ. Видимо, уже тогда моя творческая часть искала выход. За те полгода, что длился курс, я сшила четыре платья, два из которых надевала моя подруга и была в них ведущей на студенческих мероприятиях. Это особое чувство, когда видишь свои платья на сцене, когда о них спрашивают люди… Это был сумасшедший микс органзы, бантов и шлейфов, очень женственные наряды, никакого конструктивизма, как сейчас. Я загорелась продолжать, и мы создали тандем: подруга была модельной внешности и ей нравились мои платья, а мне нравилось их создавать. В итоге я поняла, что хочу продолжить обучение в области моды. Так я отправилась в Париж на годовое обучение. Меня поддержали родные, мне было где жить, а второй иностранный язык, который я изучала в МГИМО, был как раз французский, словом, все действительно было легко.
…и именно там вы решили учиться живописи?
- Скорее, академическому рисунку. Это были курсы, я просто из любопытства решила заняться этим. По сей день не могу проследить, как возникает импульс что-то новое делать, но, когда он возникает, это так ярко, что просто невозможно его игнорировать. Тогда я уже поняла, что мне нравится рисовать не только платья, но пока было логичнее продолжать с модой, год ведь отучилась. Правда, я вернулась в Москву, хотя мне ничего не мешало остаться в Париже. Наверное, просто недоставало упорства. А вот мои однокурсницы сейчас работают там в модных домах, и я с удовольствием слежу за их успехами.
- Не тяжело было возвращаться? Париж, мир моды – это же буквально сказка, ставшая былью.
- Не скрою, было непросто, я долго перестраивалась на московский темп, ментальность… К тому же мне уже было 24 года, и пора было задуматься о работе. Тогда мне очень помог Джабах Кахадо, он художник, супруг моей двоюродной сестры. Он был знаком с Машей Цигаль (известный дизайнер и стилист – ред.), зная, что я ищу работу, порекомендовал меня Маше как девочку, которая только что отучилась в Париже и которая готова за маленькую зарплату ворваться в мир моды, начав с любой работы. Делать мне нужно было действительно все: от приготовления кофе и сопровождения Маши на всех мероприятиях до рисования скетчей по ее описаниям, разработки дизайна и реализации эскизов. Это был, безусловно, бесценный опыт, но такая многозадачность, необходимость быть на связи 24/7, стрессы – все это было явно не для меня. Здесь нужен особый тип личности, который точно знает, ради чего это делает. Я же просто ощущала истощение после года работы в таком режиме, хотя, повторюсь, благодарна, что она приняла меня тогда, и у меня была возможность окунуться в этот мир.
- Как семья относилась к таким поискам себя?
- В моей семье просто принято друг друга поддерживать. Поэтому, сколько бы я ни меняла направлений в поисках себя, а я и ландшафтному дизайну училась, и модные точки общепита открывала, и в маркетинге пробовала реализоваться, родители поддерживали все мои идеи, за что я им бесконечно благодарна. Для них было важно одно: чтобы дети были счастливы. У меня есть старшие брат и сестра, и мы все очень разные, но ни на кого из нас никогда не давили, каждый живет ту жизнь, которую сам для себя выбрал. Я считаю, что иначе и быть не может, это священное право каждого человека. Мои родители очень дисциплинированные, но абсолютно не авторитарные, лояльные и мягкие люди. Они дали нам воспитание, свободное от жестких рамок и стереотипов, и нас, замечу, это совершенно не разбаловало. Хотя мою маму с ее сестрой воспитывали в строгости, но речь шла скорее об уважении традиций, о том, каким человеком станешь. Мы много времени проводили с бабушкой, и это, конечно, также оказало на нас влияние. Возможно, именно благодаря ей у меня получился такой микс современного демократичного взгляда на мир и традиций – то, что сейчас находит свое выражение в моих картинах.
- Думаю, ключевое здесь – свобода плюс дисциплина. Дисциплина без свободы – это деспотизм, а свобода без дисциплины – это хаос… У вас же было сочетание главных принципов, которые, как мне кажется, обязательны для художника, помимо таланта.
- Кстати, еще работая в маркетинговом агентстве, я уже много рисовала: акрил, масло, скетчи, в офисе разрисовала стену – сделала там зону отдыха. И вот в тот период я сделала такую запись в ежедневнике: «Самое главное – сохранить желание рисовать». Все-таки я понимала, что это – ядро, красная нить, куда бы я ни отходила в своих поисках.
- И как в итоге вы решили сделать живопись своим основным занятием?
- Я вышла замуж, потом беременность, и вот тогда остановился мой сумасшедший забег, где нужно было что-то успевать, достигать, доказывать... Видимо, когда не дергаешь себя «кем стать», то из состояния покоя начинают проявляться истинные желания во всей полноте.
- В пространстве ваших картин словно попадаешь в другой мир, хотя там нет фантастических существ или сказочных пейзажей, только вспышки цвета, линии. Краски что-то говорят?
- В каком-то смысле так и есть: в нынешнем напряженном контексте в связи с событиями в мире моя студия, мои картины стали тем миром, куда я ухожу «свободно дышать». Много мыслей о том, каким будет наше будущее, но когда работаешь в студии – приходит легкость, а с ней готовность встречать любые повороты судьбы, на которые мы не в силах повлиять. Возможно, мои яркие картины – своего рода протест тьме, стрессу. Но я не делаю это намеренно, все происходит стихийно, «из подсознания».
- Наверняка вы пишете картины не просто в режиме «мое самовыражение». Не было желания получить академическое образование?
- Безусловно, были мысли окончить академию, я даже в Суриковский институт ходила месяц заниматься, но фундаментально отучиться 5 лет не представлялось возможным с моим семейным графиком. Но, по крайней мере, хотелось прикоснуться к этому. Меня какое-то время, конечно, успокаивало, что даже некоторые искусствоведы озвучивали идеи, якобы академическое образование может мешать самобытности, но сейчас я понимаю, что все-таки нужен прочный фундамент. Поэтому знания я добираю постоянно, благо сейчас есть много возможностей для этого.
- То есть вы могли бы писать пейзажи маслом, работать неделями над одной картиной?
- Мне нравится работать маслом, я от этого получаю свое удовольствие: можно бесконечно менять оттенки, искать свет…Масло – это романтика, это нечто совершенно особенное энергетически. У меня был опыт работы маслом на заказ, когда я писала свою интерпретацию картины Альфонса Мухи – 110 часов я работала над картиной как одержимая, ложилась спать в 5 утра, чтобы в 8 уже встать с ребенком – настолько мне хотелось увидеть, что получится. Но позже мне захотелось больших форматов, больше динамики, скорости. Абстракция – это такой рок-н-ролл. Это про какую-то другую мою ипостась, которая ищет выхода и находит свое выражение через картины.
- Как слова пришли в картины? Все-таки ваши картины говорят не только цветом, но и прямо: словами.
- Слова пришли вместе с красками. Даже помню тот день: я уложила ребенка спать, и у меня было два свободных часа, которые я хотела использовать максимально. Я тогда уже была знакома с картинами, где используется граффити, и мне очень нравилось, что они не такие выверенные, как каллиграфия, но и не слишком хулиганские, чтобы нельзя было повесить такую картину у себя дома. Первой работой стала картина со словами, которые хочет услышать каждая женщина: «сыту удахэ» – «какая ты красивая». Мне понравилось, захотелось развить эту тему. Так все разрос-лось до выставки, которая была в этом году. Это моя первая выставка, я, признаться, не ожидала, что будет такой резонанс. Я почувствовала, что хочу больше сфокусироваться на этой теме, появился бренд «Унэ» («Дом»), и был выпуск первой капсулы футболок с моими рисунками.
- Не смущает, что ваша аудитория ограничится пределами республики и диаспор? Ведь понятно и близко это будет только своим.
- Да, так и есть, но меня это не смущает. Я увлеклась этой темой и открыла для себя целые миры, это просто потрясающе. Вообще, тема родного языка меня волнует с момента, как у меня родился ребенок: я сразу перешла на кабардинский язык в общении с ним. Не зная родного языка, ощущать себя «своим» трудно. Я даже делала год назад книжку на кабардинском языке – про мальчика, который подружился с медведем. Это была книга-подарок для моего сына, всего 10 экземпляров, оставшиеся 9 я раздарила близким. Потом многие спрашивали, будет ли продолжение – оказывается, люди заинтересовались… Но мне кажется, нужны специальные знания, чтобы это была профессионально сделанная книга, а не просто что-то «милое».
- Не думали о каких-нибудь интересных коллаборациях? Я услышала фамилию Кахадо и сразу подумала о Заке…
- О, с Заком была своего рода коллаборация еще лет 8 назад, у меня даже фото сохранилось: я стою в белой юбке, а он по ней аэрозольной краской рисует. Весело было. Но вместе как художники… Не знаю, мне кажется, я не вписываюсь в его контекст. Может, я и ошибаюсь и стоит предложить. Вообще, я уже думала, с кем и какие коллаборации могли бы быть.
- Кстати, ваш перформанс с Астемиром Маршенкуловым был примером прекрасного сотрудничества, на мой взгляд.
- Спасибо. Вообще, мне хотелось бы развиваться не только в привязке к изобразительному искусству. Прежде всего – продолжить изучать оттенки слов на кабардинском языке. Я хочу встретиться с Русланом Цримовым, с Джабраилом Хаупа, с людьми, которые знают наш язык, культуру на высочайшем уровне. Была бы счастлива, если бы они поделились своими знаниями. Вот эту тему я планирую держать в фокусе долго.
